У каждой народной песни своя судьба. Наш случай – красноречивое свидетельство того, как в новых общественно-политических условиях иногда происходит второе рождение старинной народной песни.
Украина переживает неспокойные времена. Вызванная Революцией достоинства (Майданом) потребность декларации украинской независимости (уже не абстрактной, а вполне конкретной, наполненной идеей членства Украины в Европейском Союзе) привела к кровавому противостоянию с имперской Россией, которая до сих пор считает Украину, ее просторы и экономический потенциал исключительной зоной своих гео-политических и стратегических интересов.
Потеря Москвой любых политических и экономических рычагов влияния на политический курс Украины после Майдана, февраль 2014 г.) и понимание того, что без Украины любые кремлевские планы гео-политического доминирования в Евразии, а затем и в целом мире обречены на поражение, соблазнили русскую власть на последний аргумент – военной силой разрушить Украинское государство. Оккупация Крымского полуострова (с марта 2014 г.) и гибридная война на востоке Украины (с апреля 2014 г.), продолжающиеся в настоящее время, привели к значительным человеческим потерям.
Со времени Майдана стало традицией и духовной потребностью общества провожать в последний путь погибших защитников Родины под пение грустной народной песни «Плавя кача по Тисині». Эта песня прожигает сознание каждого, кто пережил Революцию достоинства и последующие события. Трудно представить себе другую песню, которая была бы настолько созвучна тем трагическим событиям. Не случайно в Украине эта песня воспринимается как украинский Реквием.
Как утверждает Валерий Падяк, фольклористы активно ищут корни песни «Плавя кача по Тисині». (Сегодня она более известна под несколько измененным названием – «Плыве кача по Тисині»). По одной из версий, правда никак не подтвержденной документально, песня имеет лемковское происхождения. Также кое-кто из исследователей отмечает, что этот произведение был образцом песенного творчества сечевиков периода Карпатской Украины, что также отнюдь не проясняет ее происхождение. Еще кое-кто из фольклористов подчеркивает литературном происхождении этой песни. Это намек на подкарпатского поэта Василия Ґренджу-Донского (1897-1974), участника Первой мировой войны, в раннем творчестве которого находим строки из песни-песни «Плавя кача по Тисині». Но без серьезного историко-литературного анализа все эти выводы зависли в воздухе, не подтвержденные конкретными фактами.
Много знаков вопроса в этой истории побудили автора этих строк обратиться к темных пятен в истории этой песни. Как оказалось в процессе научных поисков, песня имеет уже более чем полуторавековую историю, в которой четко выделяются два этапа. Первый – это песня о женской судьбе. Второй – это песня о судьбе воина. Водоразделом между ними стала Первая мировая война. (Статья является фрагментом нашей будущей книги «Первая мировая война: Карпатские воспоминания»).
Из исследованных источников четко прослеживается підкарпаторусинське происхождения этого образца народно-поэтического творчества. То есть, речь идет о регионе под названием «Подкарпатская Русь (ныне Закарпатская область Украины) – один из трех исторических краев Карпатской Руси, которая состоит также из Лемковщины/Лемковини (ныне в составе Польши) и Пряшевскую Руси (ныне в составе Словакии).
Первая мировая война оставила неизгладимый след в устном народном творчестве карпаторусинів, приумножив их богатый клад традиционных «катунськых» (рекрутских) и вояцьких песен и теми, что воспевают и оплакивают жестокие реалии военных испытаний и зря потерянные миллионы жизней солдат в 1914-1918 годах. Лирические и лиро-эпические «песни», баллады – это сгусток печали и скорби, боль от расставаний и неотвратимости судьбы. Эти песни чрезвычайно чувствительны, ведь они касаются сокровенных глубин человеческого естества. Эмоциональное напряжение души, которая проходит через испытания войной, лишена возможности стороннего созерцания, проникаясь нелепостью ежедневного братоубийства и ужасами разрушений человеческого среды, исходит отнюдь не ненавистью к убийцам и желанием отомстить врагу. Все это в народно-поэтическом измерении становится второстепенным и бессмысленным. Лишенным смысла. И тем, что накапливает человеческое зло по обе стороны линии фронта.
Эти песни не похожи на «казенные» заказные бравурные марши и строевые песни, которые создаются, чтобы поднять боевой дух воинов. Песни по погибшим в Первой мировой войне струятся светлой печалью. Это прощание с теми, кто уходит за горизонт, оставляет нас в одиночестве, кто своей смертью навсегда лишает родных и близких возможности в будущем найти покой.
В этих песнях постепенно размывается их национальный признак, ведь человеку свойственно сопереживание; она, независимо от национального признака и государственной принадлежности, воспринимает чужую боль и чужое горе как свое. Постепенно такие песни распространяются в другой этнической среде, если для этого есть повод. Чем ближе этническое родство и языковая практика, тем быстрее это происходит. Как это произошло, например, недавно, когда в Украине на рубеже 2013-2014 гг. разразился народный Майдан, позже признанный как Революция достоинства. Тогда (еще до войны с Россией!) виделось, что более ста молодых людей, которые во имя революции пожертвовали своей жизнью (эта поистине Небесная Сотня!) станут самой значимой (и наиболее многочисленной) жертвой украинской государственности Независимости. Символом жертвенности Майдана, его траурным гимном и одновременно эмоциональной доминантой светской панихиды по убитым майданівцями стала підкарпаторусинська народная песня «Плавя утка по Тисині», которая очень созвучна тем драматическим событиям, что происходили в Украине.
Возможно, несколько странным, на первый взгляд, является то, что именно русинская народная «песня» (а не украинская!) наиболее отчетливо обозначила драматизм событий в украинском обществе, когда на баррикадах в Киеве за демократические идеалы погибал цвет нации – ее молодежь. А впрочем, движущей силой Майдана была именно Западная Украина, которая веками подпитывается из карпатских этнических источников – и в этом секрет выбора песни.
Впервые эту песню во время фольклористичної экспедиции в конце 1930-х годов записал в Волівці на Подкарпатской Руси молодой, но уже известный на то время ужгородский музыковед венгерского происхождения, в будущем – композитор и дирижер Ужгородской филармонии, впоследствии – профессор Львовской государственной консерватории имени Николая Лысенко Дезидерий Задор (1912-1985). Текст и ноты песни он впоследствии подал в песеннику «Народнђ пђснђ Подкарпатскихъ русиновъ», который в 1944 году издал в Ужгороде в соавторстве Юрием Костьом (Костюком. П.) и Петром Милославским. Ниже подаем полный текст и ноты этой песни в записи Д. Задора (подается по правилам тогдашней грамматики Ивана Гарайди; при этом букву-знак «ъ» на определение твердости конечного согласного опускаем):
Плавя утка по Тисинђ, /2
Мамка моя, не ругай меня. /2
Залаешь мы в злой час, /2
Сам не знаю, де погину, /2
Погину я в чужом краю, /2
Кто мы будет брать яму? /2
Будут брать чужђ люди /2
И ци тобђ сожалению не будет? /2
Имеем много доказательств относительно происхождения песни из Подкарпатской Руси. Во-первых, это упоминание о реку Тису (хотя в данном случае следует воспринимать ее скорее как символическую реку – доминанту данного региона). Во-вторых, это – морфологические признаки, такие как «братья яму», «не ругай мы», «плавя» и тому подобное. В-третьих, фонетическая признак – редуковане долгое [е]. Обычно, этот громкий звук, произносится удлиненно, находится в слабой позиции (до следующего ударного гласного). В данном случае в угоду риме он оказывается в сильной позиции (под ударением), но опять же таки произносится, как в слабой – [ие]: [мИен'і], [лИежау], [сИерц'у], [гИей]. В-четвертых, имеем полное рифмовки в последней стопе хорея (то есть двусложных стопе с ударением на первом слоге), что согласуется с произношением редуцированного [э] в сильной позиции:
по-ти / сИ-нет
ны-лай / м[Ыэ]-нет;
сын-ку / н[Ыэ]-сожалению
сыр-эту / л[Ыэ]-жал,
а также рифма к слову «люди»:
чу-жи / лю-де
мам-ко / бу-де.
Драматическое фон баладної песни «Плавя утка по Тисині» и события, которые считываются в канве произведения (обстоятельства неизбежно приведут к гибели молодого человека на чужбине), и время першозапису (межвоенный период) сейчас разрешают ассоциировать ее исключительно с событиями Первой мировой войны, когда из русского, сербского и итальянского фронтов к родным очагам в Карпатах австро-венгерского войска не вернулись тысячи воинов-русинов. Правда, составители сборника «Народнђ пђснђ Подкарпатскихъ русиновъ» классифицировали это произведение не как «воинскую», но как «социально-бытовую», то есть песню «о судьбе», хотя в сборнике есть также раздел, состоящий из «воєнськых пђсень», но к нему составители эту песню не отнесли.
В этом они, пожалуй, правы, ведь впервые песня (близка по содержанию к упоминаемой нами песни) фиксируется в письменных источниках второй половины XIX века как произведение (коломыя!) о любви (вероятно, дочь просит мать не заставлять ее выходить замуж за нелюбимого, потому что иначе она наложит на себя руки – грозится утопиться?). Так, в одном из утренних сборников русинского фольклора Угро-русскія народныя пђсни» (Петербург, 1885), заключенном российским дипломатом, консулом царской России в Вене Григорием Де-Волланом на основании фольклорных материалов из Верхнего Потисья, предоставленных ему русинским фольклористом Николаем с Бачинским. Егреш (Олешник), зафиксировано (без нотной записи) следующий текст (к сожалению, в сборнике опубликованы лишь две строфы):
Моя мамка лютеранка
Не дала мя за Иванка,
Ай дала мя за Янчія
За чортов[о]е насђнья (сђмя).
Залаешь мы въ злой годинђ;
Залаешь мы въ злу час,
Не будешь знать, где погину.
Еще до этого, в 1864 году в Москве Яков Головацкий в своем труде «Народныя пђсни Галицкой и Угорской Руси» опубликовал отрывок из народной песни (всего четыре строки, без нотной записи), которую также можно считать образцом песни о женской судьбе. Этот вариант сюжетно перекликается с записью Г. Де-Воллана:
Зумру, зумру въ чуджôм края:
Кто мы будет брать яму?
Сроки, вроны крамкацъ будутъ,
А дђвчатка плакацъ будуцъ.
Стоит в этом контексте, хотя и вскользь, вспомнить песню, которая начинается с зачина «Плавя кача по Тисинђ». Она имеет похожий любовный сюжет (жизнь с нелюбимым и неверность ему) и также позбута драматических интонаций. Песню зафиксировал на Мароморощині (исторический район Подкарпатской Руси, комитат) карпаторусинський фольклорист Михаил Врабель и поместил ее в первом томе своего фольклорного сборника «Угро-русски народны спђванки», который вышел в Будапеште в 1900 году. В сборнике коломыйку помещено под № 159. Приводим текст в оригинале:
Плавя кача по Тисинђ,
Именно собђ рапче,
Трутила ня мамка ý вирокъ,
Тêпêрь за мновъ плачет.
Ходит утка попудъ хищную,
Качуръ передъ водитъ,
Си .... нъ к сосђда
Позадъ Анцђ ходитъ.
Вероятно, со временем кто-то из народных исполнителей творчески подошел к сюжету самоубийства девушки [в Тисе] и в новых общественно-политических реалиях (Первая мировая война!) за незначительных изменений в тексте приспособил песню к новой ситуации – смерти солдата на чужбине. Темп стал более медленным, протяжным, что внесло элементы трагизма в этот роковой сюжет. Таким образом, произошло переформатирование жанра названной песни – с любовной на воинскую. Способствовал этому общий контекст: сумм, вызванный приближением обстоятельств, которые приведут к смерти лирического героя.
Трудно ответить, этом «переформатированию» каким-то образом поспособствовал выход в свет русинськомовної сборника стихов «Квђты с терньом» (1923) известного на Подкарпатской Руси поэта Василия Ґренджі-Донского(1897-1974), ветерана Первой мировой войны. Автор поместил в своем сборнике одну строфу известной ему народной песни «Плавя кача», добавив авторский (в нашем понимании, неудачный – по содержанию) текст – то есть, вторую строфу. При этом автор приводит первую строфу как якобы собственное произведение, хотя на самом деле речь идет о народную песню, давно известную исполнителям:
Плавя утка по тисинђ:
– «Мамка моя, не ругай менђ,
Залаеш мы в злой час,
Сам не знаю, де погину».
Ругает мать сына, ругает,
Сын до дома не возвращает...
Среди поля в долинђ
Легло сердце в тернинђ.
А впрочем, последнюю строчку первой строфы в обработке поэта. Ґренджі-Донского таки подвергся трансформации. Сравним:
«Не будешь знать, где погину...» (она погибнет);
«Сам не знаю, де погину...» (вдр погибнет).
Сегодня эту песню слушатель воспринимает именно как произведение о трагической судьбе солдата, который на чужбине предчувствует свою смерть. А вполне реальный образ местности – реки, где должно состояться самоубийство (Плавя утка по Тисині), в новой версии песни остался только как традиционный для народной поэзии зачин, никак не связан с последующими сюжетными перипетиями (См. подобные зачины народной песни: «Плавле кача, плавле», «Ой, на тум Дуная семь уток плаваю», «Плавле качур по Дуная» и др).
Успешным популяризатором этой воинской песни стала известна карпаторусинська певица, солистка (с 1961 г.) Закарпатского народного хора, мастер балладного жанра, собиратель и популяризатор русинского фольклора Вера Баганич, родом из Воловца (1937 г.н.). Песня (в аранжировке известного композитора и дирижера, руководителя Закарпатского народного хора Степана Мартона) вошла в ее репертуар. Несколько позже, в 2001 году, В. Баганич подготовила в ужгородском издательстве книжку с песнями из своего репертуара под названием «Поет Вера Баганич»; назван произведение также представлен в книге. Интересно, что эту песню В. Баганич в свое время не взяла из сборника песен 1944 г. в записи Д. Задора, а записала в 1959 г. от своей матери Анны Баганич (1916 г. н.), жительницы поселка Воловец Закарпатской области. Обращает внимание и тот факт, что в обоих случаях песня была записана (Д. Задором и В. Баганич) в том же населенном пункте – это именно та местность в Карпатах, где во время Первой мировой войны происходили ожесточенные бои за шоссейный Верецкий и железнодорожный Бескидский (иначе: Скотарський, Воловецкий) перевалы, исповеди о которые здесь передаются от поколения к поколению. Ниже подаем текст (в оригинале, современной русинском языке) и нотная запись этой песни:
Эй,
пливе кача по Тисині, /2
Мамка моя, не ругай меня. /2
Эй,
залаєш мы в злой час, /2
Сам не знаю, где погыну, /2
Эй,
погыну я в чужом краю, /2
Кто мы будет брать яму? /2
Эй,
выберуть мы чужие люди, /2
Ци не жаль ты, мамка, будет? /2
Эй,
как бы мне, сынку не жалко, /2
Ты на мойим сердце лежал. /2
Эй,
пливе кача по Тисині, /2
Мамка моя, не ругай меня. /2
Текст Веры Баганич по сравнению с текстом Д. Задора, как видим, имеет изменения в отдельных строках (в т.ч. зачині – «Пливе кача по Тисині»); также каждый первая строка строфы начинается с возгласа «Эй!». Но главное – произведение увеличен на две строфы. Кроме того, монологовий характер песни (за счет добавленной народным автором пятой строфы) трансформируется в диалоговый.
Также существенно (по сравнению с текстом Д. Задора) отличается и мелодия песни. "Пливе кача по Тисині" в исполнении Веры Баганич имеет существенные отличия в ритмическом рисунке. Темп "аndante" (медленно), изменение размера, знаки удлинение нот, протяженность возгласа "Эй!" – все эти средства выразительности способствуют отражению плача, сожаления, тоски, стогіну человека.
Таким образом, вот уже почти полтора века существует в Карпатах замечательная «песня» о человеческой судьбе и зависимость человека от многих жизненных обстоятельств. За это время существенно изменились: 1) ее жанровая принадлежность – от любовной до воинского; 2) ее формат – от частушки до баллады, 3) ее темп – от равномерного к замедленному, 4) ее эмоциональный настрой – от лишенного драматизма к глубоко трагедийное.
В первом (любовном) варианте – это грусть девушки, которая находится перед вменяемым в патриархальном обществе жизненным шагом – неповиновением родительской воле. И это бегство от родительской опеки (родительского произвола) и их проклятие («Мамка моя, не ругай менђ, / Залаешь мы въ злой годинђ ...») пугают дочку своей непредсказуемостью и неопределенностью будущей судьбы, которая в песне изображена в трагических образах. Через кровную связь с матерью дочь не решается на отчаянное сопротивление родительской воле. Она все еще надеется на примирение, и аргументом в этом диалоге есть мнимые последствия ее бегства из дому и последствия самоубийства («Не будешь знать, где погину...»).
В этом смысле, если вдуматься в слова лирической героини (именно героини, а не лирического героя!) в записи как Д. Задора, так и В. Баганич, можно убедиться, что они (кроме предпоследней строфы. Баганич, а также измененного строки в обоих текстах: «Сам не знаю, де погину» ←← «Не будешь знать, где погину») абсолютно мотивированы и соответствуют тому образу, который выстроил народный автор, воспевая трагической любви.
Вояцкий вариант «Пливе кача по Тисині», возникший под влиянием событий Первой мировой войны, – это грустная и душещипательная песня воина. Это – обращение молодого человека, который мыслями несется с фронтов Первой мировой войны к своей матери и просит, чтобы не «ругала м» «в злой час» (не ругала его), чтобы не сглазить смерть «в чужом краю», ибо там чужие люди ему «будут брать яму» (копать могилу). Мать в ответ утверждает, что скучает за своим сыном, ведь он на ее сердце лежал». (Кстати, выражение «Ты на мойим сердце лежал...» не надо воспринимать буквально, поскольку это не имеет смысла. Скорее, речь идет о предлог «в» – в сердце. Сравнить хотя бы с подобным выражением «иметь Бога в сердце», который фиксируем в русинских текстах середины XIX века. Например, в пьесе Александра Духновича «Добродђтель превышает богатство» встречаем такое: «Прото дђти Бога на сердцђ имейте...»).
Мотивация слов в бранной варианте песни «Пливе кача по Тисині» в основном непрозрачная (скорее, она условная). Это свидетельствует о том, что текст баллады был приспособлен к новым реалиям, в данном случае – событий войны. Не понятно из рассказа, например, из каких соображений воин просит мать «не ругать», то есть не ругать его? (В чем его вина?) И почему он имеет сомнения относительно материнской любви и душевных переживаний Той, в которой сына забрали на войну («ци сожалению не ты, мамка, будет?»).
Вместе с тем новый контекст удачно совпал с характерным для христианских традиций Карпатского региона элементом отпрашивания покойника «от близких и родных» (т. с. «удпрошанка») – здесь сын «удпрошується» от матери, то есть прощается с ней и просит не судить за боль, причиненную его смертью материнскому сердцу. Все эти элементы помогли народному автору-исполнителю создать качественно новый образ. Карпаторусинська песня стала безумно эмоциональной, она струится светлой печалью, выражает чувства, знакомые каждому человеку, что пережила потерю близких и родных.
Песня с легкой руки В. Баганич давно присутствует в репертуаре народных исполнителей, профессиональных и любительских фольклорных коллективов. А сейчас она стала чрезвычайно популярной и узнаваемой: в аранжировке и исполнении группы "Пиккардийская терция" песня стала художественным вокальным шедевром. В новых драматических реалиях в Украине, которая борется за свое право на независимость от имперской власти российского Кремля, именно підкарпаторусинська песня «Плавя кача по Тисині» стала символом украинской Революции достоинства – не только проявлением скорби и памятью за соратниками, которые погибли за Независимость и уходят в вечный покой, но и источником мужества тех, кто продолжает начатую борьбу.
ВАЛЕРИЙ ПАДЯК.